Вокруг синего костра воцарилась тишина, словно воздух остекленел. А Митя вспомнил, что Холодовский тоже говорил ему о программах-вирусах.

— Мы же воюем с Западом, а не с Китаем, — в тишине заметил Фудин.

— Мы со всеми воюем, — устало произнёс Егор Лексеич. — Все нам враги. Пускай они друг друга задушат, а мы победим.

— Зачем же тогда мы чумоходов бьём? — спросил Серёга.

— А как нам «вожаков» добывать без командировок? — вздохнул Егор Лексеич. — Но ничего, всех-то не перебьём. В лесах чумоходов до хуя.

Митя подавленно молчал. Слова алабаевца развалили его картину мира — как раз потому, что ни в чём не противоречили словам Алика Арояна. Просто Алик не сказал Мите всего. Почему-то не сказал.

— А почему мы не знаем этого? — зло спросил Митя. — Зачем это скрывают?

— Да никто ничего не скрывает, — ухмыльнулся алабаевец. — В городах это всем известно. Даже китайцам известно, потому они и запрещают «вожаков» рубить. Возьми телефон да посмотри, что в Сети пишут.

Алабаевец явно хотел ещё что-то пояснить, но решил, что не стоит.

— Нет, ты договаривай, браток, — радушно велел Егор Лексеич.

— Вы, лесорубы, тупые, — искренне и с удовольствием заявил алабаевец. — Вы не понимаете, как сложно всё устроено. Не понимаете, что вести войну — значит, жить так, как мы и живём. Вот вы и придумали себе ядерные удары, радиацию, взрывчатку какую-то из «вожаков» для какой-то тайной армии… Голову-то включать не умеете. Чему в школе учат — забыли. Городских слушать не хотите — мы для вас предатели. А кому-то, что ли, надо вам мозги вправлять? Да сидите вы в своей заднице хоть до посинения. Вот и весь секрет.

Бригада молчала. Трещал синий костёр.

— Обидно, да? — Егор Лексеич тяжко опустился обратно на стульчик.

— Егора, пристрели его, — от души попросила Алёна.

45

Водозабор (II)

В эту ночь Мите снова снилось то, что он забыл, — объект «Гарнизон». Бетонные стены, жуткая глубина заброшенных тоннелей с рельсами на полу, кабели в гнилой изоляции, компьютеры, треснувшие своды, свисающие нити корней, стальные двери со ржавыми штурвалами кремальер, частая капель в темноте… Длинный луч фонаря освещает людей в балахонах биозащиты и в масках с респираторами… И ещё что-то новое: какие-то галереи или шахты, заполненные чудовищно огромными клубнями — Митя видел их шелковистые выпуклые бока и тающие во мраке мощные сети мицелия…

Митя проснулся на полу машинного зала немного в стороне от спящей бригады: во сне он выкатился из-под решётки интерфератора. Понятно, почему его преследуют воспоминания о «Гарнизоне». Вчера он полдня провёл под селерационным облучением — когда ходил в берёзовую рощу к мёртвой бригаде Солиста и когда ехал с бригадиром в кабине харвестера. Облучение усилило те процессы, что превращали Митю в Бродягу, а слова Типалова о Митиных «дружках» из «Гринписа» подхлестнули заторможенную память.

Митю трясло в ознобе, в голове было мутно. Митя с трудом поднялся и поплёлся на улицу. После ночного ливня повсюду нежно курился прозрачный туман, сквозь него проступали синие купы деревьев, чирикала птичка. Митя вдохнул полной грудью. Мир был прекрасен. Жизнь была прекрасна. Митя ощутил, как в нём крепнет упрямство. Нет, он не станет Бродягой и лешаком, глухим к этой красоте; без сомнения, он создан для большего. В картине мира, что обрисовал Типалов, никакого будущего у Мити не было. Значит, картина лживая, хотя Митя не знал, в чём Типалов ошибся или соврал.

Митя пошёл к речке. Тихий плёс вытаивал из тумана, будто вытекал из-под двери. Здание водозабора казалось кораблём, вытащенным на берег. Митя разделся до трусов. Ему хотелось смыть с себя мылкий и склизкий пот.

Но на нём был не пот, а какая-то тёмная грязь — под мышками, на сгибах рук, в паху. Где он мог извозиться?.. Митя рассматривал себя. Это не грязь… Это плесень!.. Митя различил микроскопические травинки тоньше волоска… Они выросли на теле там, где была нужная среда — тепло и влажность… Он заплесневел, как старый башмак на помойке! Митю передёрнуло. Он сразу вспомнил встречу с лешаками ночью под горой Шапкой: у одного из глазницы торчала веточка с живыми листочками. Митя ринулся в парную воду, забрёл по пояс и принялся яростно обтираться, не обращая внимания на холод.

Митя не заметил, что вслед за ним на берег вышел и Егор Лексеич: молча постоял, наблюдая в тумане за своим Бродягой, и пошёл обратно. Он боялся, что Митя сбежит — до «Гарнизона» уже рукой подать. Сейчас Егор Лексеич уже никому не доверял. Точнее, почти никому. Холодовский подтвердил его подозрения, что в бригаде — шпион. А кто им может быть? Исключаются лишь Алёна, Костик и Серёга Башенин, который сам и привёл Бродягу. Наверное, надо исключить и Муху — всё-таки племянница… Но больно она борзая стала, хочет сама командовать… Калдей? Вряд ли: Калдей — тупой. Талка Назипова? Слишком она баба, неспособна к чему-то серьёзному. Вильма — зашугана, тени своей боится. Остаются только Фудин и Матушкин. И Фудин — хитрый жук…

Хрустя битыми кирпичами, Егор Лексеич полез в пролом, через который мотолыга въехала в машинный зал водозабора, и тут у него в кармане загудел телефон. Егор Лексеич глянул на экран и сразу попятился из пролома назад во двор. Бригада не должна услышать его разговор. Звонил Алабай.

— Как ночка, Типал? — весело спросил тот.

Егору Лексеичу не нравилось, когда его так называли. Да, у бригадиров было приняты прозвища. Но он — не такой, как все. Он — по имени-отчеству.

— Не пизди, — ответил Егор Лексеич. — Зачем позвонил?

— А всё затем же. Давай объединяться. Вдвоём нам выгоднее будет. Ну, честно, Типал! — пытаясь вразумить, Алабай даже поднял брови домиком.

— Иди на хуй.

— Чего ж ты такой твердолобый, дровосек? — утомлённо вздохнул Алабай. — Посмотри тогда, кто у меня есть! — он повернул телефон.

У себя на экранчике Егор Лексеич увидел Щуку. Она сидела возле какой-то стены с пятью мужиками Алабая и жрала сухпай.

— С ней, Типал, я устрою тебе такой же пиздец, как ты мне у моста.

Егор Лексеич взбесился, но не подал виду.

— У меня хлыщ с твоей бригады, — зажато предупредил он. — И я его грохну. Или давай поменяемся. Ты мне — Ведьму, я тебе — твоего.

— Неравноценно, — с улыбкой помотал головой Алабай.

— Своих бросаешь?

Алабай страдальчески поморщился:

— Я тебя умоляю, Типал… А ты сам поменялся бы?

Егор Лексеич, не прощаясь, сбросил вызов. Угрозы Алабая его не очень-то испугали, но на душе сделалось гадко. И шпиона следовало найти.

Пока Егор Лексеич отсутствовал, Алёна, не теряя времени, руководила приготовлением завтрака. На синем огне в котлах закипела вода, Талка резала китайскую тушёнку прямо в открытых консервных банках.

Егор Лексеич вернулся к мотолыге злой и мрачный.

— Дядь, — глянула на него Маринка, — а когда «вожаков» валить начнём?

— Как только, так сразу, — буркнул Егор Лексеич.

После грызни вчера ночью обаяние дядь Горы для Маринки исчезло. Она, конечно, знала, что дядь Гора богат, но не представляла насколько. Помощь дядь Горы всегда казалась ей огромной, а выяснилось, что это гроши, которые дядь Гора и посчитать не удосуживался. Дядь Гора вовсе не спасал её семью, а просто всех использовал — и зятя, и племянницу. Потому и не дал Мухе командовать. Не для того он держал Муху при себе. И сейчас жгучее желание добиться своей цели подстёгивало Маринку куда сильнее, чем прежде.

— Я же тебя нормально спросила! — дерзко бросила Маринка.

— Слушай, племянница, — Егор Лексеич придавил её тяжёлым взглядом, — я тут бригадир. Будешь залупаться — это твоя последняя командировка.

Маринка побледнела от обиды и бешенства.

К ней сразу подсунулся Серёга. Он понимал, что Маринка борется с дядей, чтобы прорваться наверх. Однако теперь Егор Лексеич казался Серёге мужиком рассудительным и мудрым: не нужно с ним враждовать. Он сам в подходящее время сделает всё правильно. А Маринку — жалко. Она отчаянно бьётся в стену. Слишком горячая и глупая.